Раби Нахман из Браслава

Из статьи Менахема Яглома «Сказки для спящих р. Нахмана из Браслава: Сказка о скромном царе[1]»

«Весь мир – это очень узкий мост»[i], соединяющий противоположные берега,  в чем-то схожий с ними обоими, а потому ни на один из них не похожий. Само слово «мир» – олам – происходит от корня элм – скрывать, и намекает на  сокрытие Бога. Потому всякая однозначная истина скрывает другую истину, скрывающую свой истинный смысл.

В повседневности, как во сне, невозможно отличить правду ото лжи, бесспорные истины оказываются ложью, а безусловная ложь становится правдой. Большинство людей подобно спящим, но мудрые знают о том, что они спят, а праведные живут просыпаясь.

(...)

Человеческий разум не в силах справится с парадоксальностью бытия, и всякое интеллектуальное исследование неминуемо приводит  к осознанию  несостоятельности интеллекта. Лишь вера, окружающая интеллект со всех сторон, данная  детям и безумцам, не имеющим разума и мудрецам, разум превзошедшим, придает миру целостность и тем самым оправдывает его существование.

Об этом говорил рабби Нахман из Браслава, один из величайших учителей хасидизма.

Рабби Нахман, правнук основателя хасидизма р. Исраэля Баал Шем Това, родился в 5532 (1772) г. в Меджибоже. Он сменил несколько местечек Волыни и Подолии, в 1798 г. совершил путешествие в Святую Землю, наиболее плодотворные годы жизни провел в Браславе (правильнее Брацлав или Бреславль), умер в Умани в 5571 (1810) г.

При жизни р. Нахман вызывал раздражение, а иногда и неприкрытую ненависть не только у противников хасидизма, но и у  большинства  хасидских учителей. Число его учеников было невелико, сам он говорил о том, что мир еще не готов принять его учение и уничтожил (или приказал уничтожить) почти все, написанное его рукой. «Писания р. Нахмана» записал его ученик р. Натан из Немирова.

В ХХ в. учение р. Нахмана оказалось понятным и близким множеству людей,  ортодоксальных и весьма далеких от иудаизма, его влияние испытали многие мыслители, литераторы и художники.

Р. Нахман с осторожностью относился к философии. Ведь в этом неоднозначном мире бесспорная истина может оказаться ложью, а возвышенные слова, произносимые с лучшими намерениями, могут повредить как слушающему, так и говорящему. Смысл мироздания не может быть понят напрямую, философские рассуждения не могут полноценно отразить все многообразие творения. Полноценное знание может быть раскрыто лишь в тайне.

Большинство людей пребывает во сне, а спящий не в силах отличить сон от яви. Для него явь должна принять облик сна, а истина прикинуться сказкой: «Больную кожу нужно прикрывать, чтобы свет ей не повредил, да и просто яркий свет надо ограничить, чтобы не повредил он тому, кто неожиданно его увидит.  Подобно этому, чтобы разбудить того, кто долгое время пребывал во сне и мраке и показать ему Лик, чтобы не повредить ему, нужно прикрыть свет одеждой сказки»[ii]. 

Духовный сон – это тяжкая болезнь, для лечения которой существуют лишь обходные пути: «Есть люди, которым нельзя раскрыть сущность Торы, необходимую для их исцеления… потому, что обладает Тора двумя силами, что являются живой водой и водой мертвой, как сказали мудрецы наши: « Заслужил – стала для него живой водой, не заслужил – стала водой мертвой»[iii]  И если раскрыть Тору, как она есть, тому, кто не заслужил – умрет, без сомнения, ведь станет она мертвой водой. Поэтому одевают сущность Торы в другие слова, но некоторые и их не могут принять. И тогда одевают ее в посторонние сказки, чтобы было принято исцеление, в ней сокрытое»[iv].

(...)

Р. Нахман рассказывал сказки, напоминающие все те сказки, что рассказываются всеми народами и те сны, что снятся всем людям. По его словам, сказки народов мира имеют ту же природу, что и его рассказы или истории Зо’ара и других каббалистических книг. «Во всех сказках, что рассказывают в мире есть множество тайн, много высокого и непостижимого. Но испорчены сказки, потому что многого в них не хватает. Вдобавок перепутались они и рассказываются не по порядку, начало рассказывают в конце и наоборот, и так во всем. Но действительно, в сказках, что рассказываются в мире, есть великие и возвышенные тайны»[v]. Можно предположить, что сказки р. Нахмана рассказаны правильно, без путаницы и утерь, но в перепутанном мире их по прежнему трудно понять.

Сказки, в большинстве своем, рассказывались на идиш; р. Натан, записывал их со слов своего учителя, одновременно переводя на иврит. Основные сказки собраны в книгу «Сказочные истории», Сипурей Маасийот, другие разбросаны по таким книгам, как «Жизнь р. Нахмана», «Речи р. Нахмана», «Звезды света» и др. К ним написано множество комментариев, но сказка, как и сон, не может быть истолкована однозначно. Многие образы и сюжеты просто расшифровать в рамках общепринятой каббалистической символики, но этого недостаточно для полноценного понимания текста. Простое вычленение фольклорных и архетипических элементов объясняет еще меньше. По замыслу самого р. Нахмана каждая сказка обладает множеством смыслов и имеет много объяснений, зачастую противоречащих друг другу, и именно в этом проявляется ее глубина. Р. Натан, бывший так же и первым комментатором сказок, оправдывал этот неблагодарный  труд так: «Если мы видим в них какой намек, то должны потрудиться и понять его. Ведь слова, сказанные в духе святом, а особенно на столь высокой ступени, вынесут все, и все, что находит в них каждый по мере своего разумения, является истиной»[vi].